Первая реакция российского обывателя (в самом лучшем смысле этого слова) на слова о бедственном положении отечественной науки, в особенности фундаментальной, — это осуждение позиции власть предержащих. Однако, узнав, например, что средние затраты на производство одной более-менее приличной научной статьи в области молекулярной биологии и микробиологии, нередко посвященной довольно частному даже с точки зрения специалиста вопросу, составляют 2-6 млн руб., многие граждане, не имеющие прямого отношения к научной работе, начинают резонно задумываться, насколько целесообразно в нынешней ситуации оплачивать столь дорогостоящее любопытство ученых. Так ли уж не правы в этой связи чиновники, настойчиво требующие развития «инноватики», перехода исследовательских работ в опытно-конструкторские и последующей коммерциализации?
Смею утверждать, что в целом не очень правы. Если продуктивность отечественной фундаментальной науки местами остается на приемлемом уровне: хоть медленно и со скрипом, но многие коллективы ухитряются публиковать свои исследования в хороших международных журналах, многих наших ученых знают в мировом научном сообществе и т.д., — то наукоемкая продукция, являющаяся плодом отечественных научных (а не только конструкторских) разработок, особенно в области знакомых мне биологических наук, — объект редчайший. Существуют, конечно, немногочисленные исключения, скорее подтверждающие общее правило. Происходит это главным образом потому, что в промышленности отсутствует обоснованный спрос на внедрение реальных (т.е. таких, которые реально получить в разумные сроки и за имеющиеся деньги) научных результатов. Случаи, когда какой-то «инновативный» продукт доводится изобретателями его идеи непосредственно до коммерциализации, очень редки не только у нас, но и во всём мире. А конкретных заказов на действительно решаемую задачу, поступающих от людей, ясно понимающих, что и зачем им нужно (т.е. от компетентного Заказчика), на отечественном рынке крайне мало. Возможно, в некоторых областях, например в оборонной промышленности, авиационной и космической технике, положение лучше, но я не эксперт в этих вопросах и поэтому развивать эту тему не буду.
Получается, что с точки зрения прямой финансовой эффективности вложения в отечественную биологию и большинство других областей фундаментальных исследований были и еще долго будут убыточными. Так за что же платит российский налогоплательщик, когда Минфин перечисляет определенные (по мнению ученых, резко недостаточные) суммы на научные исследования, включая фундаментальную науку? Попробуем разобраться, для чего нужна наука именно российскому обществу, учитывая специфику сложившейся на сегодня ситуации.
Наука для общества или общество для науки?
Прежде всего нужно оговориться, что сам тезис, что главное предназначение науки — удовлетворение потребностей общества, не является полностью бесспорным. В советское время, например, была популярна философская концепция (восходящая, видимо, к Аристотелю), что смыслом существования Человека является самопознание Вселенной через посредство мыслящей материи, т.е. нас с вами. В этой парадигме вопрос, зачем обществу платить за науку, имеет очень четкий ответ: будучи хоть не единственным, но одним из самых мощных инструментов познания, наука служит реализации цели существования самого общества, как российского, так и мирового. То есть, в некотором смысле, не трамвай предназначен для публики, а публика для трамвая. Однако смею предположить, что в наше прагматичное время немногие граждане готовы смириться со многомиллиардными затратами бюджетных средств на достижение абстрактного смысла жизни (который они вправе видеть совсем в ином направлении). Поэтому обсудим всё-таки функции науки в поддержании и развитии российского общества.
Стоит ли делать то, что всё равно сделают немцы?
Очевидно, прямое предназначение науки — производство новых знаний. Однако если мы проведем анализ публикаций почти по любой области естественных наук (я говорю «почти», поскольку имеются, к счастью, некоторые исключения), то окажется, что большинство новых результатов производится за пределами Российской Федерации. Причем с таким балансом, что, если отечественная наука в один прекрасный день исчезнет, иностранные ученые, конечно, очень расстроятся, погорюют о некоторых российских коллегах, но в целом на прогрессе науки это печальное событие отразится не очень сильно. К сожалению, аналогичное утверждение можно сделать и относительно роли российской науки в прогрессе технологий. Я не хочу сказать, что у нас ничего толкового не делается. Я утверждаю лишь, что окружающий мир легко проживет и без нашего вклада в общую копилку знаний и технологий. А вот если вдруг «накроется» наука в США, глобальный прогресс будет сильно замедлен на довольно долгий срок.
Следует ли из вышесказанного, что мы платим часть наших налогов зря и что было бы дешевле не вести собственных исследований, а просто приобрести подписку на мировые научные журналы и подождать немного, пока ответы на интересующие нас вопросы не появятся на их страницах? С моей точки зрения — нет. Дело в том, что главенство собственно научного поиска над иными социальными функциями науки бесспорно лишь с точки зрения самих ученых. С точки зрения общества — еще раз подчеркну, что речь идет именно о российском общества, — прочие ее функции могут быть гораздо важнее. Аналогично, в наши дни главная функция армии (особенно стратегических сил) — не столько ведение боя, сколько психологическое сдерживание потенциальных агрессоров. Но эта роль не будет выполнена, если подготовка армии к настоящему бою перестанет быть основной целью как самих военных, так и тех, кто отвечает за их вооружение и снабжение.
Предмет престижа
Как и в случае армии, функция произведения впечатления на иностранных наблюдателей присуща и фундаментальной науке, хоть и в гораздо меньшей степени. Это так называемый международный престиж. В этой сфере существенным является не столько общий уровень научных исследований в стране, сколько наличие ярких работ, «звезд» мирового уровня, таких, как нобелевские лауреаты. В контексте этой задачи деятельность правительства по созданию так называемых centers of excellence путем массовых вливаний денег в отдельные научные центры и группы (как, например, программа мегагрантов) выглядит логичной, хотя и не обязательно эффективной. Однако, Российская Федерация -это не мировое шоу, и главные задачи нашей науки направлены на наши собственные интересы, а не на формирование представлений о нас вовне.
Наш компас земной
Как справедливо отметил Михаил Гельфанд в одном из своих недавних интервью, беда придет не тогда, когда некому станет написать статью в Nature, но когда некому будет прочесть, что там написали другие. Восприятие и трансляция научных знаний, получаемых в мире, являются, по-видимому, значительно более важной функцией российской науки, чем непосредственное получение новой информации своими силами.
Родственной функцией науки является экспертная оценка происходящего. В частности, компетентные пояснения обществу по поводу новых технологий или возникающих угроз. Причем действительно существующее недоверие к Западу не позволяет нашему обществу воспринимать экспертное мнение иностранных ученых, особенно если дело касается таких животрепещущих, с точки зрения обывателя, вопросов, как ГМО, свиной или птичий грипп, коровье бешенство, патогенная E.coli в овощах или астероидная опасность.
Однако компетентность экспертов создается и поддерживается только за счет их реальной работы в науке. Обратите внимание: журналисты практически никогда не обращаются за комментариями по подобным вопросам к преподавателям вузов, но всегда стараются получить объяснения от ученых, даже если те работают не совсем в той области. К слову, авторы большинства хороших научных обзоров-это, как правило, активно работающие исследователи либо (довольно редко) люди, преподающие в вузах, те, кто непосредственно работал в лабораториях в прошлом и продолжает активно общаться с действующими учеными.
Лучше больше или лучше?
В отличие от некоторых малых стран, например Бельгии или Норвегии, которые полностью интегрированы в западный мир и могут не обеспечивать работу своих ученых во всех значимых предметных областях, а поддерживать несколько локальных, но очень качественных исследовательских направлений, обеспечивая их самыми лучшими кадрами (за счет жесткой конкуренции) и ресурсами, российское общество в определенной мере дистанцировано от западной цивилизации (я не осуждаю эту нашу особенность, но просто констатирую ее наличие). В этих условиях функции трансляции знаний и экспертизы требуют сохранения в России так называемой «Великой» науки, т.е. сети научных центров, перекрывающих практически весь фронт современного научного знания. В этой ситуации нам жизненно важно избегать профанации научной работы, которая в последние десятилетия стала настоящим бичом российской науки. Во многом это следствие длительного кризиса недофинансирования, который привел во многих учреждениях к деградации кадрового потенциала и утрате нормального функционирования профессионального сообщества, понижению до неприемлемого уровня внутренних стандартов. В итоге в большинстве российских научных журналов качество рецензирования рукописей упало до уровня, позволяющего опубликовать практически любую ерунду, поддерживая статус ученого при отсутствии реальной компетентности. На мой взгляд, то, что сейчас нужно России, — это не несколько разрозненных групп великолепных исследователей, собранных «в башнях из слоновой кости», способных публиковать время от времени работы в журналах Nature и Science,но нормально функционирующая система институтов и вузовских лабораторий, подавляющее большинство групп в которых регулярно публикуется в журналах среднего уровня, в соответствующих областях. В моей области науки, например, я полагаю целесообразным требовать при защите докторских диссертаций хотя бы трех международных публикаций (и, желательно, не в любых, а в приличных журналах с импакт-фактором не менее 1,5-2).
Учись учить
Не менее важной функцией фундаментальной науки является участие в подготовке кадров, как собственно научных, так и преподавательских и технических. Необходимость непосредственного контакта с хорошими действующими учеными для полноценной подготовки будущих учителей и врачей не вызывает сомнения у большинства коллег, работающих в высшей школе. Наличие условно доступного резерва научных кадров для всё-таки появляющихся осмысленных прикладных проектов (не министерской «инноватики», а реальных работ для компетентных заказчиков) также требует, чтобы эти кадры где-то были обучены и чем-то занимались до их вовлечения в подвернувшийся прикладной проект. Единственная по-настоящему работающая в России сфера науки, во всяком случае биологической, — это фундаментальные исследования (хотя, как я уже говорил, имеются отдельные исключения). Кстати, стать хорошим ученым-прикладником, способным руководить сложным проектом и генерировать его идеологию, заметно сложнее, чем ученым, работающим в фундаментальной науке. Дело в том, что для прикладных исследований помимо научной компетентности нужно еще и очень хорошо понимать реалии практической области (т.е. уметь переключаться между весьма различными стилями мышления), а также обладать определенной психологией, позволяющей эффективно работать именно на применимый результат. Такого рода талант встречается реже, чем просто научный, и подобные кадры куются в нынешней России именно в среде сильных лабораторий, ведущих фундаментальные исследования.
Ум, честь и совесть?
Сходная, но не идентичная образовательной, функция науки — это обеспечение присутствия в обществе определенного процента людей, для которых научное мышление является базовым и естественным. И, с другой стороны, формирование стандартов такого мышления, ориентиров, на которые можно равняться. При кажущейся искусственности этой функции по своему значению она сопоставима со всеми остальными. Простое наличие людей, которые впитали в плоть и кровь такие понятия, как «контроль» и «достоверность», всегда помнящих, что смысл высказывания зависит от принятых определений терминов и понятий, а также еще большего числа людей, регулярно общающихся с первыми (родственников, друзей, учеников), существенно оздоровляет ментальность общества, позволяет противостоять мифологизации и искажению научных истин, ограничивает выход ненаучных стилей мышления (например, религиозного, административного, магического) за пределы свойственных им областей применимости. Иными словами, спасибо нам (ученым) за то, что мы есть (скромность, несомненно, одно из важных моих достоинств. - Прим. автора). Кстати, возможно, в 2018 году нам следует серьезно подумать о кандидатуре нового президента из числа уважаемых ученых-естественников.
Оргвыводы
Таким образом, в целом, с точки зрения общественного блага, российская наука приносит пользу не столько непосредственно научными достижениями, но в основном побочными плодами своего существования. Но стоит ученым хотя бы немного поверить в то, что научный поиск — это не главное в их работе, вся польза этого общественного института испарится как по мановению волшебной палочки. Ровно таким же образом как и исчезнет наша защищенность, если солдаты и генералы поверят в то, что им никогда не придется вступить в бой.
Поэтому, я полагаю, государству следует изменить политику в сфере науки, снизить накал «инновационной» риторики и не пытаться формировать списки «критических технологий», направлений научного прорыва и социально значимых проблем. Лучше будет обеспечить поддержку научных групп в обмен на выполнение разумных требований по качеству и продуктивности их работы. В современной России нет интеллектуального центра, способного направлять научную деятельность в масштабах страны. Но в свете вышесказанного в этом нет никакой необходимости. Вполне можно позволить науке развиваться, подчиняясь ее внутренней логике, ведь для общества на самом деле важно не то, чем конкретно занимается тот или иной коллектив ученых, но то, насколько качественно он это делает.
План
1.Наука в России
2.Наука на службе человека
Развитие науки очень важно для любого государства. В России много делается по этому вопросу. Путин В. В. постоянно уделяет внимание развитию науки, следит и интересуется новшеством. От этого зависит качество нашей жизни. В нашей стране всегда было много умов, эти люди создали радио, телевизор, телефон и многое другое.
Наука в России стоит на службе у человека. Нет ни одной отрасли в стране, где бы не были привлечены научные открытия. Чтобы накормить страну качественными продуктами привлекается много агрономов. Они разрабатывают новые сорта, сотрудничают с работниками больших предприятий и небольших ферм.
На основе научных проектов создаются уникальные объекты. Например, Крымский мост. Он строится благодаря разработкам российских ученых. Такого моста нет нигде в мире.
План
1.Значение науки в России
2.Открытия для людей
Чтобы Россия была сильным государством с развитой экономикой нужно большое количество ученых. Для этого в нашей стране создаются различные научные площадки, наукограды, в которые привлекают одаренную молодежь. Российская наука ценится во всем мире, наших открывателей и создателей приглашают работать за границу. А задача государства - оставить их у себя и создать им все условия работы.
Ученые совершают новые открытия, разрабатывают новые проекты для того, чтобы людям жилось легче и спокойней. Придумывают новые лекарства, чтобы люди меньше болели и жили дольше. Необходимо развивать медицину, чтобы тяжелые болезни поддавались лечению, такие как СПИД, рак и другие.
Для развития экономики важны научные разработки в сельском хозяйстве. Производство продуктов увеличится, улучшится их качество, они станут дешевле для покупателей. А еще очень важно чтобы ученые своими открытиями помогали охранять нашу Родину. Военная наука изобретает новое оружие, военные конструкторы конструируют корабли и подводные лодки, которые невозможно обнаружить.А мы должны хорошо учиться и стараться, чтобы и в нашем поколении были выдающиеся ученые.
Борис Штерн написал великолепное эссе для политиков:
"Зачем нужна наука". Не удержался, чтобы разместить его на сайте Макспарк. Смотрите ниже, читайте и думайте.
Прежде чем обсуждать, как и кем должна управляться наука, полезно ответить на вопрос, что это такое и зачем она нужна. Для определенности буду говорить о фундаментальной науке, каковая собственно наукой и является.
Наука это не двигатель технологий. Ей, в общем-то, плевать на технологии — они получаются как побочный продукт, а не как цель.
Цель науки — познание человеком мира и себя. Движущая сила науки — инстинкт первопроходца, который складывается из любознательности, стремления быть первым и упрямства в преодолении препятствий, которые ставит перед человеком жизнь. И еще людей влечет внутренняя красота науки. Все эти высокие слова в данном случае — не пустой звук.
Зачем нужна наука?
У нее есть два значения: побочное и основное. Побочное заключается как раз в технологических выходах науки. Технологии не являются ее целью, но иногда применения научных результатов подворачиваются под руку, и получается электротехника, радиосвязь, атомная энергия, компьютеры, современная медицина и так далее. Эти побочные «отходы» науки уже окупили все прошлые и будущие затраты на нее. Другое дело, неизвестно, когда и каким образом данное направление даст выход или не даст. Это не закажешь и, как правило, не спрогнозируешь.
Есть множество научных направлений, про которые можно точно сказать, что от них никогда никакого практического толку не будет. У них другое назначение.
Дело в том, что у науки еще есть основное значение: это способ, которым человеческий род продолжает развиваться, совершенствоваться и накапливать опыт. Наука едина и наднациональна, но ее представители, работающие в данной стране, уже тем, что они работают здесь, делают для страны ровно то же самое: развивают народ, просвещают его, поднимают людей (только не с колен, а с четверенек), учат их делать собственные суждения.
В свое время хорошо сказал Роберт Вильсон, первый директор Лаборатории Ферми в США, когда его спросили, какое отношение к обороноспособности страны имеет строящийся ускоритель: «Он не имеет ничего общего с непосредственной защитой страны, за исключением того, чтобы сделать страну достойной защиты — умнее и лучше». Цитата не точная, но суть такова.
Наука действует на общество по цепочке. Она поднимает высшее образование; молодежь, воодушевленная живой наукой, идет во все сферы деятельности, включая технологии. Школьники читают популярные книжки и слушают настоящих ученых — это зажигает их. Очень важно, чтобы во главе этой цепочки были люди, умеющие получать новое знание. Их роль — вдохновлять всё остальное. Без науки в стране образование выхолащивается и деградирует.
Из сказанного можно сделать простое заключение: наука не имеет никакого отношения к рынку. То, что она производит, не является товаром в принципе. Наука может немного подрабатывать на прикладных выходах и на образовании. Но либертарианская песня о том, что ее должен оплачивать заинтересованный бизнес, проистекает от обыкновенного невежества. Каково рыночное значение понимания, какой механизм лежит в основе происхождения Вселенной? Или открытия бозона Хиггса? С помощью этих знаний человек осознает свое место во Вселенной и получает право гордиться своим родом, раз его представители докопались до таких глубин. Но кто оплатит добычу этих знаний? Только налогоплательщики. Может быть и меценаты, они есть и у нас, но во всем мире их вклад гораздо меньше того, что вкладывает в науку государство.
Понятно, что в развитии науки заинтересовано общество. А власть? Если у власти временщики, то наука им не то, что не нужна, а скорее противопоказана — мыслящих людей сложнее держать в повиновении. Они в этом никогда не признаются, но желудком чувствуют классовую чуждость науки и гнобят потихоньку. Видимо это один из скрытых мотивов, способствовавших пресловутому законопроекту о реформе РАН.
Обычно, власть худо-бедно понимает роль науки в развитии технологий. Но они зачастую думают, что без нее можно обойтись, что всё можно купить. Дешевле купить готовые технологии, чем развивать дорогую и традиционно нелояльную науку. Может и дешевле, но проблема в том, что без ученых чужие технологии работать в стране не будут. Через какое-то время придется покупать чужих специалистов для работы с наукоемким оборудованием, поскольку страна перестанет выращивать своих.
Что можно сказать о способах управления наукой, исходя из сказанного. Прежде всего, что наукой совершенно бесполезно управлять директивно. Если государство формулирует приоритетные направления в науке, это означает лишь то, что появился лоббист от науки с большим ресурсом и пролоббировал эти направления себе во благо. По формулировкам обычно можно понять, что это за лоббист.
А что значит вообще, в данном случае — управлять? Пётр Капица говорил просто: «Руководить — значит не мешать хорошим людям работать». На самом деле хорошим людям надо еще и платить. А как понять, кто хороший, кто так себе, кому давать деньги на исследования? Мировой рецепт — ученые оценивают ученых и их проекты. Причем не начальство, а люди со стороны — так исключается конфликт интересов. То же самое для лабораторий и институтов, причем здесь важно, чтобы экспертами выступали люди из других стран, — так исключается конфликт интересов на уровне научных кланов и корпораций. Итак, все содержательные решения в управлении наукой должны приниматься самими учеными.
Еще одно уточнение. Зарубежную экспертизу у нас недолюбливают. Однако свою основную функцию для нации наука выполняет, только если она хорошо интегрирована в мировую науку. Разговоры от том, что надо публиковать свои оригинальные работы на родном языке, что нам нужны свои российские критерии оценки науки и образования — это лишь метод борьбы троечников за признание их выдающимися учеными. А разговоры о том, что публикуя свои работы в иностранных журналах, российские ученые работают на иностранного дядю — это бред уж совсем унылых идиотов, который нет-нет да раздается из разных мест. Попытки обособить национальную науку ведут к ее провинциализму и всплыванию разного рода лысенко и петриков.
Хорошо ли российская наука выполняет свою основную функцию для страны? Не очень. Во-первых, половина российской науки уехала. Вторая беда в том, что у нас плохо работает та самая цепочка, с помощью которой относительно малочисленная наука развивает всю нацию. Во-первых, недостаточная интеграция с образованием. Во-вторых, недостаточное присутствие ученых на телевидении, в прессе, вообще в масс-медиа, даже в Интернете.
Сейчас происходит некое оживление: ученые стали чаще появляться в независимых СМИ. Но центральные телеканалы по-прежнему заблокированы для них и открыты для лженауки. Это уже политическая проблема, которую надлежит решать вместе с остальными аналогичными проблемами.
Однако суть в том, что российская наука пусть и неважно, но всё-таки играет свою цивилизующую роль для страны, она, по крайней мере, еще жива. Система Академии наук содержит более половины настоящей науки в России. Ее предлагаемая реформа приведет к деградации этой «большей половины», на восстановление которой потом придется затратить поколения.
Доктор Филипп Хэндлер - был президентом Национальной Академии наук США. Основой для публикуемой здесь статьи послужило его выступление на Ежегодном собрании Федерации американских обществ экспериментальной биологии. Оно было посвящено отношению общества к научно-техническому прогрессу - проблеме, обсуждаемой в последние годы, иногда довольно остро, во многих странах.Некоторое время назад я видел на экране телевизора дискуссию с участием нескольких дам и джентльменов, одетых в пеструю смесь изделий из дакрона, найлона, дайнела и других современных синтетических материалов. Дамы и джентльмены пришли к единодушному мнению (между делом глотая таблетки транквилизаторов) о том, что наука и техника не оправдали возлагавшихся на них надежд и что теперь человечеству следует отказаться от науки, которую они приравнивали к технике, и искать какой-то иной путь к лучшей жизни.
На вопрос о том, какова же приемлемая альтернатива, ответом было общее молчание. Затем один из участников дискуссии взглянул на свои часы и заметил, что ему надо торопиться йа самолет. Он находился в телестудии в Нью-Йорке, а через два часа у него должна была состояться деловая встреча в Бостоне. Никто не усмотрел иронии во всей этой ситуации...
И вот мне снова приходится вступаться за науку и технику.
Расточать проклятия в адрес науки и техники стало в США общенациональным развлечением. Еще вчера их признавали рогом изобилия, из которого может извергаться только полезное и доброе. А теперь нам заявляют, что разговоры об атоме вызывают видения апокалиптического ядерного истребления, радиоактивных осадков и пагубных генетических мутаций; что тяже. лая промышленность неотделима от загрязнения воздуха, океанов и рек; что минеральные удобрения и инсектициды, созданные для повышения продуктивности сельского хозяйства, загрязняют пищу и почву; что чудо массового индивидуального транспорта стало главным источником загрязнения воздуха; что изумительные достижения новой фармакологии вызывают появление детей-уродов и наркоманию; что микроминиатюризация электроники влечет за собой вторжение в тайны частной жизни и ведет к обезличенной машинной культуре; что растущее понимание работы человеческого мозга и генетических механизмов может обернуться тиранией; что успехи санитарии и медицины ведут к перенаселению; что противозачаточные средства содействуют безнравственности и разрушению семьи и таят угрозу геноцида.
Каждый здравомыслящий человек присоединяет свой голос к тем, кто осуждает варварское расхищение ресурсов планеты, загрязнение человечеством своего собственного гнезда, внезапное безразличие к истории и традициям и тем более использование техники для поддержки военных авантюр. Но среди всех перечисленных обвинений только часть болезненно реальны, некоторые преувеличены, а многие просто вымышлены.
Меня тревожит легкость, с которой люди, не обладающие достаточной компетентностью, походя расточают проклятия науке, возлагая на нее ответственность за все злоупотребления, проистекающие от нерегулируемого использования техники и технологии.
Я отрицаю, что наука сама по себе повинна в наших социальных неудачах. Скорее я склонен разделять мнение о том, что наука и техника не должны рассматриваться как безграничные необузданные силы, которым человек должен смиренно подчиняться. Проблема состоит не в том, куда нас заведет слепая техника, а в том, как она может помочь нам попасть туда, куда мы хотим.
Подобно большинству ученых, я разделяю веру Гленна Сиборга в то, что "знания рождаются не наделенными моральными качествами. Именно человек применяет их в соответствии с выработавшимися у него нормами поведения. Человек, а не знания является причиной насилия".
Правда, такое утверждение слишком поверхностно: ученые не могут снять с себя ответственности за последствия применения открытых ими знаний, они должны выступать с предостережениями, если обладают даром предвидения и мудростью. Но, пожалуйста, поймите, что это очень редко бывает в действительности. Когда Роберт Оппенгеймер заявил после Хиросимы, что ученые впервые познали грех, он сделал это вымученное заявление ретроспективно, хотя возможные последствия атомного взрыва были известны ему достаточно хорошо уже заранее. Примеры мудрого предвидения, под которыми мы все охотно подписались бы, крайне редки. И в этом нельзя винить ученых...
Я считаю необходимым выступить в защиту науки, но вовсе не потому, что она страдает от недостаточной поддержки общества. Правда, федеральные ассигнования на науку в США, начиная приблизительно с 1967 года, сократились почти на 20- 25%. Тем не менее наша наука остается поразительно продуктивной, и мы можем похвастаться тем, что сохраняем лидирующую роль в большинстве направлений современной научной мысли. И все-таки климат, в котором живет наша наука, претерпевает скрытые изменения, последствия которых, по-видимому, в полном объеме еще дадут себя знать. Разнообразные скрытые сдвиги и изменения в мышлении американцев, по-видимому, направлены против научных исследований, против рациональной научной мысли.
Меня тревожит тот факт, что в США по крайней мере в 30 раз больше астрологов, чем астрономов, что в астрологию вкладывается в год в 20 раз больше средств, чем в астрономию. Насколько мне известно, астрология переживает процесс компьютеризации. Растущая популярность восточного мистицизма, возрождение примитивных религиозных культов - все это явления, которые, несомненно, не разоряют наше общество, но они лишают нас молодых творческих умов. Антирационализм, завоевывающий умы молодежи, принимает угрожающий размах и носит регрессивный характер.
В самой научной среде тоже зреет недовольство наукой. И это можно объяснить. Научное образование превращается в фарс, когда его навязывают незаинтересованным и интеллектуально неподготовленным людям. Было бы глубоким заблуждением считать, что успешные научные исследования может вести любой человек. Всем и каждому должна быть гарантирована только возможность стать ученым, но никак не научная карьера. Научно-исследовательская деятельность сама по себе является той сферой, где неизбежна конкуренция, как ввиду связанных с наукой затрат, так и ввиду того, что научный прогресс немыслим без процесса естественного отбора. Общество выделяет науке значительно больше людей, чем может выявиться действительно оригинальных или плодотворных ученых. Но научная система обязана функционировать таким образом, чтобы в ней были представлены и способные и посредственные ученые. Последние постепенно отсеиваются, первые выходят вперед. Именно этот процесс, по-видимому, вызывает сегодня бурные возражения со стороны неудачников в науке, опасающихся любой здоровой конкуренции.
Некоторые экстремисты из среды ученых утверждают, что поскольку новые знания легче всего могут быть использованы теми, кто обладает политической и экономическои властью, то накопление знания неизбежно должно привести к концентрации власти и тем самым - к тирании.
Не следует отрицать потенциальную возможность того, что за всеми этими тревогами кроется истина. Общество волей-неволей должно соизмерять потенциальную опасность науки с потенциальной выгодой от нее. Сохранять статус-кво и невозможно, и нежелательно; предлагать вернуться к "добрым старым временам", которых в действительности никогда и не было, абсурдно. Требуется всестороннее и тщательное изучение проблемы, нужна общественная оценка науки и определение целесообразности научных исследований. Именно эти две тенденции возникли в самой научной среде.
Первая связана с представлением о том, что ученым уже нечего делать, что фактически уже открыты все основные законы природы. Поразительно, но наиболее четко эту мысль высказал в 1971 году.президент Американской ассоциации содействия развитию науки д-р Глэсс, который заявил, что "великие концепции, фундаментальные механизмы и основные законы теперь известны. На все будущие времена они открыты сегодня, здесь, при жизни нашего поколения... Мы подобны первооткрывателям великого континента, проникшим к его границам и нанесшим на карту основные горы и реки. Остается еще уточнить многочисленные детали, но бескрайних горизонтов больше не существует".
Если бы это было действительно так, то было бы бессовестно предлагать одаренным молодым людям стремиться к научной карьере. Но я отрицаю, что это есть истина. Заявления, подобные этому, частенько делались и в прошлом и оказывались каждый раз опровергнутыми последующим развитием событий.
Столь же серьезной и, пожалуй, еще болев распространенной тенденцией является мнение, что некоторые направления науки лучше всего было бы не развивать. Хроническое сопротивление любого общества вторжению знаний, которые могут существенно изменить общепринятые взгляды, наглядно проявляется в отвращении публики к так называемой генетической инженерии и к ее потенциально возможному проявлению - созданию множества копий одной человеческой личности путем "клонирования". Хотя я и сам решительно выступал бы против такого поворота событий, меня больше тревожит то, что многие люди, в том числе ученые, требуют, чтобы мы даже не пытались продолжать какие бы то ни было фундаментальные исследования, которые когда-нибудь сделают эти опасения реальными.
Моими контраргументами будет не только то, что вероятность таких последствий слишком мала. Я добавлю, что сжигание книг в средние века оказалось еще большим злом, чем книгочтение. А сопротивление развитию науки есть современный эквивалент сжигания книг. Любое произвольное решение отказаться от знаний не только лишает общество его прав, но и неизбежно влечет за собой эрозию моральных основ такой драгоценной, хрупкой и тонкой вещи, как цивилизация. И в любом случае такие решения тщетны, ибо все равно кто-то когда-то что-то узнает.
Общество должно так же упорно отстаивать права науки на проведение экспериментов, которые позволят получить истинное знание, как и определять в последующем, каким образом это знание должно быть использовано. Иначе мы возродим времена мракобесия.
Определенным образом с этими вопросами связано падение привлекательности научной карьеры, возможно, это есть следствие растущей специализации ученых. Когда все внимание сосредоточиваешь на изучении механизма действия фермента или природы нервных импульсов, то, действительно, трудно помышлять о более широких горизонтах науки. Ho так было всегда, и лишь немногим действительно выдающимся ученым удавалось создаать ориентиры для всех остальных, лишь их работа уводила за границы привычного, лишь они обнаруживали связи между научными дисциплинами. И все-таки есть и сейчас много возможностей для таких открытий. Подтверждением может служить недавнее вторжение физиков в генетику и нейрофизиологию или черезвычаино плодотворное, хоть и кратковременное, влияние Лайнуса Полинга на биохимию. Остальным же из нас должно служить утешением то, что высокая степень специализации научно-исследовательской работы позволяет лепить кирпичики, из которых возводится здание науки. Лишь очень немногие могут быть архитекторами этого здания, и завтра, как и сегодня и вчера, такие личности будут давать знать о себе.
Пожалуйста, поймите, что моя тревога вызвана тем, что кратко изложенные выше тенденции в своей совокупности могут отпугнуть молодежь от науки. Речь идет о будущем науки и о ее ценности для общества...
Отдельные ученые могут найти глубокое удовлетворение в таких заявлениях, с каким, например, выступил сэр Брайан Флауэрс: "Наука, подобно искусству, дает выражение самым глубоким чаяниям человеческого духа и тем самым обогащает нашу жизнь. Она вносит глубокие изменения в наше представление об окружающем мире и нашем месте в нем".
Я согласен с этим утверждением и в течение всей своей взрослой жизни чувствовал себя обогащенным. Но вполне возможно, что многие считают спорным, будто служение науке само по себе может быть достойной целью. Относительно немногие полностью разделяют восторг ученого перед захватывающей красотой явлений природы. Но это не такая уж беда. Важно другoe. Все действительно образованные люди должны четко понимать возможности науки и участвовать в принятии тех решений, которые определяют влияние науки на жизнь общества. Ибо наука - это важнейший ингредиент нашей культуры и основное средство формирования нашего будущего.
Утверждают, что многих людей пугают открытия науки: беспредельность и враждебность космоса, выявленные астрономией; попытки объяснения тайн мозга с чисто физической точки зрения; доказательство того, что в биологическом отношении человек ближе к шимпанзе, чем лошадь к ослу; вывод о том, что жизнь есть неизбежное следствие чисто химических реакций, начавшихся с формированием Земли несколько миллиардов лет назад, и что аналогичные реакции могут иметь место в просторах космоса.
Другие люди не пугаются науки, а просто не желают понимать фантастическую изобретательность механизма фотосинтеза или элегантную простоту структуры ДНК, которая позволяет ей копировать себя и управлять многочисленными функциями живой клетки. Я уж не говорю об открытиях тектоники, объяснившей непрерывный процесс изменения земной коры, или о красоте структуры кристаллов.
Для всех этих людей невежество оборачивается личной потерей - аналогично, например, неспособности понимать музыку, искусство, или поэзию.
Однако моя тревога возрастает, когда эти же лица выступают с жалобами на то, что фундаментальные научные исследования все в большей степени становятся абстрактными и не имеют прямого отношения к потребностям общества. Те, кто открыто выступает с подобными утверждениями, по-видимому, не в состоянии понять ни того, что знания сами по себе есть цель человечества, ни того, что невозможно точно предсказать практическое использование всех фундаментальных открытий.
Нетерпимость к чистой науке находит выражение в требованиях коренной реорганизации университетов (всегда бывших источником и хранителем великих традиций науки) в заведения, занятые решением отдельных крупных проблем. Предлагается создать в университетах институты городского строительства, внешних сношений, транспорта, наук об окружающей среде и тому подобное, при одновременном сведении к минимуму роли факультетов химии, экономики и так далее.
Практические потребности общества, действительно, требуют все большего внимания со стороны фундаментальных наук, и необходимо создавать определенные организационные механизмы для их решения. Не подвергаю я сомнению и то, что этими проблемами с успехом могут заняться университеты.
Однако такие организационные механизмы должны существовать параллельно с классическими научными дисциплинами, но ни в коем случае не вместо них.
Стоящие перед обществом практические проблемы слишком остры. Но их так же невозможно разрешить путем концентрации невежества, как и путем успокоительных обещаний. Вместо этого нам требуется накопление информации и анализ большого числа фактов, четкое формулирование и практическая проверка всех возможных решений. А в основе этих решений должны лежать самые эффективные научные исследования, которые удается осуществить. Границы научных дисциплин одновременно являются и границами нашей цивилизации, и наша единственная надежда состоит в том, чтобы добиться в этом всеобщего понимания. Именно это и только это даст нам возможность разрешить стоящие перед нами проблемы.
Зачем нужна наука? Это тот вопрос, на который мне необходимо ответить в этом эссе. Но, прежде всего, я бы хотела ответить на другой вопрос. Что же такое наука? Как я могу рассуждать о том, зачем что-то нужно, если я не имею четкого представления о том, что же это такое. Поэтому я решила обратиться к Всемирной Сети.
На мой запрос в Интернете в секунду вышло огромное количество ссылок с различными, но такими похожими друг на друга определениями слову «наука». И вот одно из них:
«Наука - сфера человеческой деятельности, имеющая своей целью сбор, накопление, классификацию, анализ, обобщение, передачу и использование достоверных сведений, построение новых или улучшение существующих теорий, позволяющих адекватно описывать природные (естественные науки, естествознание) или общественные (гуманитарные науки) процессы и прогнозировать их развитие».
Так что же это получается? Наука – это всё? Всё, что нас окружает – это наука? Или наука – это то, что изучает все окружающее нас? А какие бывают науки? Математика, биология, химия, физика. Всё это науки. Так зачем в школах, университетах преподаватели так старательно пытаются внедрить в головы своих учащихся знания по определенным наукам. И тот самый главный вопрос моего эссе: зачем нужна наука?
В современном мире наука необходима для того, чтобы человек мог понимать, принимать, знать и может даже прочувствовать на себе всё то, что его окружает или окружало его предков. Человек не сможет существовать в современном обществе, если не будет знаком с элементарными знаниями различных наук. Представим, что перед нами человек, который никогда не читал книг, не учился и не мог нигде узнать о чем-либо. Да, это трудно, но я настоятельно прошу всё-таки представить такого человека. Представили? А теперь давайте попробуем описать его. Как он выглядит? Наверное, он выглядит очень странно. На его ногах перчатки, на руках ботинки… А что творится у него в голове? Представим, что мимо него проехал велосипедист. Что подумает наша небывальщина? Я попробую даже конкретно воспроизвести здесь его слова: «Эээээ… мууу…». И, действительно, как он может думать, если он никогда книг не читал? Чем он может думать? Наверное, картинками. Хотя, это один из вопросов, который меня очень интересует: «Как думает человек, который никогда не читал и не общался с людьми?». Но это уже тема для другого эссе. Так вот, вернемся к нашему человеку и к обществу в целом. Так для чего нужна наука? Во-первых, чтобы понимать всё то, что происходит вокруг и не думать, что проезжающий мимо велосипедист - это человек, к которому вросла эта странная металлическая конструкция с колесами. Также наука нужна для того, чтобы хотя бы иметь представления, что было до тебя. Без науки мы не завяжем шнурки, не откроем дверь, не заведем машину – это ведь тоже всё наука.
А если зайти в машину времени, нажать на кнопку и перенестись на тысячи лет назад. Что мы увидим? О, смотрите, они так похожи на нас. Но что они делают? Зачем они камнем бьют о землю? Что они стараются сделать? Смотрите, он случайно ударил камень о камень. Огонь. Но почему он так боится его? Зачем он лезет туда рукой? Неужели, он не знает, что это больно? Орет…
В первобытности понятия не имели, что такое наука. Но именно наши волосатые предки были теми, с кого все началось. Методом проб и ошибок они выясняли, как жить лучше и комфортнее, чтобы уже мы, в свое время, смогли знать, прочитать, почувствовать то, что не могли они. Они оставляли нам знаки, записи, чтобы мы могли узнать больше.
Так что это получается? В первобытности науки не было? Была. Она и зарождалась в первобытности. Чтобы мы сейчас могли пользоваться тем, чем пользуемся, и радовались жизни.
